Ужин во Дворце Извращений - Страница 22

Сам корпус был деревянным, крепким, как вербовочные фургоны Соек, и Ривас заподозрил, что знает, каким промыслом заняты эти ранние странники. Подозрение его сменилось уверенностью, когда повозка приблизилась настолько, что стали видны свежие щербины и пробоины в бортах и пара оборванных вант на рее.

Наскоро прикидывая легенду, которая могла бы изобразить его полезным попутчиком, он внимательно изучал ездоков, угнездившихся на высокой кучерской скамейке. Сзади и с боков скамейка прикрывалась алюминиевыми листами, такими щербатыми, как будто по ним долго молотили кувалдами. Оба мужчины производили впечатление не менее бывалых, чем их фургон-лодка: изрядно поизношенных жизнью, но вполне даже дееспособных. Фургон подъехал уже совсем близко, так что медлить дальше было рискованно.

Ривас сделал глубокий вдох, скрестил пальцы и выступил из-за своего куста.

– Доброе утро, – весело произнес он.

Кучер натянул вожжи, повернул рычаг тормоза, и повозка с печальным скрипом остановилась, качнув напоследок мачтой.

– Что нужно? – поинтересовался второй ездок, глядя на Риваса без особого энтузиазма. – Попутчиков не берем. – Голову его украшал котелок, водруженный поверх окровавленной повязки. Загорелое лицо под ним казалось столь худым, словно он в жизни не ел досыта, да и улыбаться даже не пытался.

– Рисковое это дело, – согласился возница, седой старик в бейсболке и спортивной майке. Как и его спутник, он был перевязан в нескольких местах.

Ривас улыбнулся в ответ.

– Я только хотел спросить, не на ту же ли шайку Соек вы напоролись, что напала на меня вчера вечером. Мне-то удалось улизнуть, но мой фургон они захапали – со всем... ну, товаром.

Старик посмотрел на него с интересом.

– С товаром? – задумчиво переспросил он.

– А вы, джентльмены, чем вы промышляете? – поинтересовался Ривас.

Прежде чем ответить, старик с опаской огляделся по сторонам.

– Мы, сынок, избавильщики.

Его спутник с отсутствующим видом кивнул. Знаю я, что вы за избавильщики, подумал Ривас.

– Ясно, – произнес он вслух. – Что ж, почтенное занятие. Я и сам, скажем так... аптекарь.

– Ты торгуешь Кровью, – сказал старик.

– А вы сутенеры, – с улыбкой кивнул Ривас. Старик снова помедлил, потом кивнул.

– Угадал, сынок. И – да, была там шайка Соек. Чертовы пастыри, не желавшие поделиться с нами парой пташек из своей стаи. Так ты говоришь, они заграбастали всю твою Кровь?

– Все, что у меня было с собой. И фургон с лошадью. Мне еще повезло, что головы не лишился.

– Ага. Жаль, жаль. Нет лучше Крови успокаивать их, как они цыплячиться начинают.

– Тоже верно. – Ага, заглотил наживку, подумал Ривас. – Знакомы с Ретти Фрейзи?

– Ясное дело, – ответил худой. – Слыхал, его нет в живых?

– Слухи доходили. А что случилось?

– Да на одного чертова избавильщика напоролся.

– На одного из этих, наемных, – уточнил старик. – Говорят, это был Грег Ривас, тырил какую-то девку обратно к родителям. Так ты был знаком с Фрейзи?

Ривас пожал плечами.

– Провернул с ним пару делишек.

Двое мужчин на козлах, похоже, немного успокоились. Худой снял свой котелок и заглянул в него.

– Ну и куда ты дальше за новой Кровью? – спросил он, явно обращаясь к своей шляпе.

– Да есть у меня еще запасец, припрятал в канализации у Ханнингтен-тауна, – Ривас предполагал, что внутри фургона заперты по меньшей мере две девушки – иначе с какой стати Сойкам было бы так яростно обстреливать повозку, а то, что эти двое остались живы, говорило о том, что пастыри Соек их все-таки упустили. Похищенных у Соек девиц почти всегда привозили в Ханнингтен-таун, откуда морем переправляли в Венецию, ибо уж там-то умиротворяющей Крови было в достатке. Возможно, главной проблемой у сутенеров было то, что продвинутые женского пола – в отличие от менее популярных у клиентов мужчин – никогда не доходили до отрешенного от всего состояния вещателей, так что использовать их можно было, только постоянно успокаивая дозами Крови.

Худой напялил свой котелок обратно на повязку.

– Ханнингтен нам по пути.

– Угу, можем подвезти, коли хочешь, – сказал старик.

– Спасибо, – улыбнулся Ривас, забираясь на колесо и стараясь при этом не задеть свой больной палец, – Я расплачусь, когда мы приедем туда.

– Садись ко мне, сынок, – пригласил его старик. – Найджел посидит и на крыше.

– Не возражаю, – согласился Ривас, усаживаясь на козлы на место перебравшегося назад Найджела. Остатки тумана сползли в залив, и в воздухе разлился запах нагретого солнцем эвкалипта. Старик встряхнул вожжами, и фургон тронулся с места.

– Нужно пополнить запас товара, – заметил старик, – можешь сплавать с нами на север, в Венецию. Лишняя пара рук на борту никогда не помешает, и потом, сдается мне, чертовы пастыри повредили шварты и половину такелажа.

– Что ж, звучит соблазнительно, – отозвался Ривас, напомнив себе мысленно, что никакая сила на земле не заставит его прибыть в Венецию с моря – на берег, где ковыляли, ползали и плавали по каналам отравленного Инглвуда самые ущербные обитатели этого города... или на узкие, то и дело меняющие очертания пляжи, разноцветный песок которых был усеян пузырями спекшегося стекла и древними, но почему-то упорно не желающими разлагаться осколками костей... и уж менее всего под кров сооружения, известного как Дворец Извращений.

Все годы в Венеции Ривас гордился своей репутацией самого отъявленного сорвиголовы, плавая при луне по каналам, которые многие и днем-то обходили стороной, участвуя в самых безрассудных дуэлях. Но даже тогда он сознательно не приближался ко Дворцу Извращений ближе, чем на несколько кварталов. Однако и историй, что доходили до него об этом месте, хватало, чтобы по ночам ему снились кошмары. Рассказывали о фантастических башнях и шпилях, оставлявших на небе черные царапины, так что даже ясным днем сквозь ажурные ребра его верхних этажей светили звезды; о потерявших человеческий облик существах, плачущих в зарешеченных окнах его закоулков. Порой подобных чудовищ находили умирающими в каналах, вытекающих из высоких дворцовых арок, и некоторые из них даже говорили по-человечески. Рассказывали о деревянных водостоках-горгульях, корчившихся в невыразимых муках дождливыми ночами и кричавших голосами, в которых многие узнавали голоса своих пропавших друзей... Место это считалось самым злачным из всех ночных клубов города. Ривас вдруг вспомнил девицу, с которой крутил роман – разумеется, недолгий. После того, как он по обыкновению бесцеремонно порвал с ней, та, плача, заявила ему, что наймется официанткой во Дворец Извращений. Он так и не заставил себя поверить в то, что она выполнила это свое обещание, – даже, несмотря на то, что в один прекрасный день рыбаки вытащили на берег похожее на моржа чудище и принялись его разделывать, а оно уставилось на него своими глазищами и, умирая, прошептало прозвище, которым называла его в свое время только та девица...